22 сентября в Новосибирском Институте Переподготовки и Повышения Квалификации Работников Образования подвели итоги Всероссийского конкурса сочинений среди школьников «Без срока давности», приуроченном к проведению в России в 2020 году Года памяти и славы, учреждённом в честь 75-летия Победы в Великой Отечественной войне.

В творческом состязании участвовали более 133 тысяч учеников 5-11-х.

Директор «Карелин-Фонда» Олег Войтюк наградил лауреатов регионального этапа и их наставников. Юные авторы получили в подарок от «Карелин-Фонда» уникальное издание – пятитомник «Шедевры русской литературы XX века».

Специальным призом - ноутбуком была отмечена ученица общеобразовательной школы посёлка Александровский Искитимского района Виктория Павлова. Виктория заняла первое место на региональном этапе конкурса и вошла в десятку победителей всероссийского финала, в котором вниманию жюри было предложено 87 работ: по одной работе от победителей регионального этапа от каждого субъекта Российской Федерации и две работы от победителей школ при посольствах России за рубежом.

Публикуем конкурсную работу Виктории Павловой.

«Не забывается такое никогда»

— Валентина Павловна! Ты дома? – кричит соседка через забор моей бабушке.

— Где же мне быть-то? Дома, конечно, – отвечает бабуля сама себе и, прихрамывая, выходит на крыльцо.

— Чего тебе?

— Да вот щепотку соли хотела занять. Не дашь? Надо бы суп сварить, а хватилась – соли-то нет. А ведь давеча в магазин ходила. Всё взяла, а про соль эту совсем забыла.

— Заходи уж в хату. Не дело – через ограду разговаривать. Да и зябко с утра-то сегодня, а ты, как всегда, простоволосая.

И добавляет укоризненно:

— Не забывай – не семнадцать годков тебе.

— Я же на минуточку хотела заскочить.

Бабе Зине за семьдесят. И каждый раз она находит какой-нибудь предлог, чтобы не коротать время в одиночестве. А поговорить любит и за словом в карман не лезет! «Балаболка, одним словом, – наречёт её бабушка, – болтает почём зря».

Они совсем разные – и по возрасту, и по характеру. Моя Валентина Павловна – молчунья, ей восемьдесят восемь. Она больше слушает. Иногда соглашается, а чаще возражает. Родились женщины, прожили трудную жизнь и состарились в Новососедово. Много лет они живут по соседству.

— Галоши свои не оставляй в сенях, совсем застынут. А фуфайку вот сюда, на гвоздик, повесь. Вот табуретка. Садись.

Присаживаясь, Ивановна, как ни в чём не бывало, продолжает:

— Цены-то в магазине – дух захватывает: сахар – почти 40 рублей, хлеб серый (второй сорт, значит) за 30-ть, а о мясе и фруктах – и говорить нечего! – тяжело вздыхает, – никакой пенсии не хватит! В молодость-то нашу всё это копейки стоило, кроме мяса и фруктов, конечно.

И, помолчав, добавляет:

— Хотя фрукты мы и тогда не ели – не на что было. По два яблочка и по мандаринке получали на Новый год от Деда Мороза. А какой был аромат от этих фруктов! До сих пор помню!

— Что и говорить! После войны всем трудно было, – вздыхая, соглашается бабушка. – Ни поесть путём, ни одеться толком… Перебивались с копейки на копейку. Жили вечно в долг.

— А ты знаешь, что я по телевизору недавно услышала? Не поверишь – чуть с ума не сошла! На Западе говорят, будто не германцы на нас напали в 41- м году, а мы на них, и они одержали победу!

— Да как же это можно! Да чтоб их разорвало!

У бабушки не хватает слов для возмущения:

— Неужели нам нужно было, чтобы дети без отцов росли, а матери вечно о погибших сыновьях плакали!

Женщины замолчали на какое-то мгновение, каждая думала о своём, вспоминала…

И я, невольно вслушиваясь в разговор пожилых женщин, конечно, была на их стороне. Слава богу, что моё поколение такой долгой и страшной войны не знает и, надеюсь, не узнает никогда. Ужасно то, что в войне, развязанной гитлеровской Германией, погибали не только военные, умирали ни в чём не повинные мирные жители! Страшно подумать!

Об этом периоде нашей истории написаны книги, сняты фильмы, художественные и документальные, рассказывающие о зверствах фашистов и их пособников. Факты, фиксирующие злодеяния нацистов, говорят сами за себя. Их нельзя опровергнуть, как бы на Западе злопыхатели ни старались! Нюрнбергский процесс стал справедливым возмездием фашистским преступникам. А уроки по истории Великой Отечественной войны в наших школах стали Уроками Памяти.

Война давно в прошлом. Людей, переживших этот ад, сейчас можно по пальцам перечесть.

Зинаида Ивановна стала рассказывать…

Моей тёте, Антонине Григорьевне Хоревой, исполнилось недавно 94 года. Слава богу, жива ещё! Она хорошо помнит то далёкое страшное время. Бывает, когда к ней приезжаю (она сейчас живёт с дочерью под Новосибирском, в Мочище), рассказывает: «Как сейчас помню: воскресенье 22 июня 41-го года. У всех жителей нашей деревни Вассино в выходной свои заботы: кому-то надо срочно прополоть грядки, кому-то съездить в Тогучин на рынок… А мне с мамой рано утром нужно было прополоскать бельё на речке.

И вдруг прибегают мальчишки – дети старшего брата Филиппа, орут: «Баба Саша! Война!»

Нас с мамой будто кипятком ошпарили! Руки затряслись. Тут уж не до белья было!

Побежали к сельсовету, а там вся деревня! Кто плачет, а кто стоит в растерянности, не знает, торопиться ли домой или ждать новостей. Может, что-то изменится… Так и стояли у столба с репродуктором, поражённые этим известием.

У мамы три сына… «Значит, на войну отправят всех!» – как обожгло Антонину. Она тогда плохо соображала, что вокруг происходит…

Провожали новобранцев рано утром всей деревней. Запрягли лошадей, посадили парней на телеги, и покатили они в Тогучин. Бабы голосили!..

Уже на следующий день деревня словно вымерла, оцепенела. Даже собаки брехать перестали – не на кого было!

Остались одни старики, бабки да дети малые… А жить-то надо было! Зима была не за горами. Вся тяжёлая мужская работа легла на плечи женщин и подростков двенадцати–пятнадцати лет. «Мне в ноябре 1941 года исполнилось пятнадцать лет, – рассказывала тётя Тоня. – Надо было кому-то дрова и сено заготавливать. Дед Семён учил меня, как траву косить литовкой. Не каждый сможет. У меня никак не получалось: всё кончик лезвия косы в землю упирался». «Ну и бестолковая же ты, – говорил дед. – Вот мне годков бы десять сбросить, за мной бы никто не угнался».

Баба Зина продолжала рассказывать о тяготах жизни Антонины Григорьевны:

«А вот на быках пахать землю и боронить получалось, – вспоминала тётя Тоня. – Но они, быки эти, тоже с характером! Иной раз не знаешь, как подойти. Могут развернуться и рогами боднуть или лягнуть копытом. Однажды так и произошло.

Бык попался непослушный, вредный. Только приготовила оглобли, а он на меня! Как не раздавил – ума не приложу! Но плечу досталось! Шишка огромная на всю жизнь.

В 1944 году вернулся с фронта раненый Алексей Евсеев. Потянулись друг к другу, но родне его, видимо, не по вкусу пришлась. А ведь я тогда уже тяжёлая была. Расстались. Но Нину я родила. Трудно было: от работы никто не освобождал. Так за день устанешь, что не знаешь, донесут ли ноги до дома. А там тоже – не легче: отец мой, Григорий Семёнович, тяжело умирал: у него рак желудка. До победы не дотянул».

— Надо же, и у меня отец тоже был больной и не дожил до окончания войны, – не вытерпела моя бабуля. – Жалко было: так мучился, но ему уже ничем не могли помочь!

Чувствуя, что Зинаида Ивановна надолго, бабушка села у окна с веретеном. Левой рукой потягивает пряжу, а правой веретено крутит. Шерстяная ниточка бежит ровная, как фабричная.

— И как это у тебя получается? – спрашиваю.

— Поживёшь с моё – получится, если захочешь. Да теперича и не надо учиться: в магазине есть всё. Руки вот только болят. Ночью ноют, спасу нет.

И добавляет, вздохнув:

— А раньше много пряла, особенно в войну. Вязала, как все женщины – односельчане вязали тёплые вещи: варежки, носки, шарфы – всё для фронта, всё для Победы.

Руки у моей труженицы тёплые-тёплые, а по ним синие жилочки бегут. Мне нравится, когда она перед сном осторожно расчёсывает мои волосы и говорит тихонько: «Расти, коса, до пят – женихи торопят!»

Да, самое страшное в жизни человека – смерть. Тяжело, когда уходят родные и близкие. Ужасно, когда умирают отцы и матери, их не вернёшь! Но, когда погибают их дети – ещё страшнее!

Уходили на фронт здоровые парни, а возвращались калеки – в лучшем случае, а чаще приходили похоронки…

А баба Зина продолжает свой неторопливый рассказ…

Первая похоронка пришла на младшего брата Тони, Алексея. До войны он учился в лётной школе, но заболел малярией и был комиссован. А на фронт взяли танкистом. Сгорел в танке! А было ему всего девятнадцать!

В песне (не знаю, как она называется) есть слова, которые берут за душу: «Алексей, Алёшенька, сынок!» – мне кажется: эта песня про него, – рассказывала мне тётя Тоня. – Когда её слышу, не могу сдержать слёз! Это такое горе! Мама рвала на себе волосы, совсем перестала есть и спать. Мы очень боялись потерять её. Вернулся только Ваня, живой и невредимый. Он на Дальнем Востоке служил, охранял границу от самураев».

— А нас в семье до войны пятеро было: три сестры и два брата, – вступила бабушка. Не вернулись мальчишки! Приходили только похоронки, одна за другой, – утирала бабушка слёзы кончиком платка, – сердце разрывается, как вспомню.

И, всхлипывая, добавила:

— Разве это можно забыть?! Никогда! А мама? А мама всё равно ждала своих сыночков всю жизнь, до самой своей смерти! Все деревенские ребята, родившиеся в 1921 году, погибли!

— Пришла беда – отворяй ворота, – говорят у нас в народе. – Вот она к нам ещё раз и вернулась, – с горечью произнесла Зинаида Ивановна. «Филипп, старший мой брат, был контужен и ранен в правую руку, – вспоминала тётя Тоня. – В 1942 году вернулся домой. Хоть больной, но живой! А семья-то большая: самому старшему сыну – двенадцать лет, а младшему Володе – полтора годика. Брата сразу поставили бригадиром в колхозе. Была осень. Готовились к зиме. Убрали урожай. Поля были уже голые. И как-то подошли к нему женщины и попросили разрешения колоски пособирать. Голодали тогда страшно!

Он долго колебался, потому что за это по головке не погладят, но разрешил. А кто-то из деревенских донёс. Посадили на три года! А колоски на полях через неделю снегом замело…

Анна – бедная наша сноха – на части разрывалась: и на работу без опоздания в колхоз надо, и дома дел по горло. А тут ещё Маруся в 1943 году родилась!

Сноха покормит дочку грудью, сцедит молочко в бутылку, перепеленает мало-мало крохотульку и оставит на мальчишек, отварив им картошку в мундире. Когда спала, что ела – это Богу только известно! Никому ничего не рассказывала. У каждого было своё горе!»

Как-то тётя вспоминала о своих подружках, которых отправляли на торфоразработки:

«У нас в Новосибирской области много торфа. В войну он был особенно нужен. Девчонки в любое время года работали, не ныли: бомбы им на головы не падали, никто не стрелял в них, поэтому комары и гнус – летом, ранней весной и осенью – непролазная грязь и топи, зимой – холод, пробирающий до костей, – были такой мелочью!

Хотя от мороза не спрячешься, если у тебя нет валенок или они дырявые: либо пятка сверкает чаще всего, либо большой палец из носка выглядывает! Тонкие фуфайки и платки в чёрно-белую клетку тоже не спасали! Часто девчата простывали и болели, а лечить особенно нечем было… Питались плохо: корочка хлеба, жмых, картошка мёрзлая в мороз … и кипяток! У многих был туберкулёз. Умирали, не дождавшись Победы».

— Да, особенно тяжко было зимой, а весной, ближе к лету, жилось легче, – вмешалась в разговор бабушка. Она уже давно отложила прялку и плакала, утирая слёзы платком. Лебеда, крапива и картошка гнилая – суп из них – жить можно! Ребятишки, как только снег растает и появится первая зелень, босиком в лес. Здесь тебе и медунки, и щавель кисленький, и горьковатый лук-слизун, а позже саранки – ешь – не хочу!

Все замолчали, только слышно было, как ходики на стене отстукивали: «Тик-так, тик-так…»

— Я у тебя что-то, Павловна, засиделась, – всполошилась соседка. – А ведь пришла на минуточку…

И, заглядывая в глаза бабуле, продолжила:

—Незваный гость – хуже татарина. Да?

Бабушка молчала, изредка всхлипывая:

— Соль-то забери. Я в стакан её насыпала да на лавочку поставила. Соль в войну – на вес золота была. Так-то вот.

И, прихрамывая, направилась к дверям провожать гостью:

— Платок-то накинь на голову. Разбередила душу, окаянная.

Чуть позже, возвращаясь к разговору, бабушка сказала мне:

— Война – это страшно! Твой дед дошёл до Берлина. Вернулся – вся грудь в орденах. Но недолго пожил: контуженый был… Ты должна обо всём этом помнить. А потом детям своим рассказывать! Не дай Бог пережить такое!